Революция элит и «мародеров тыла»

Мы представляем вашему вниманию статью российского историка и экономиста Н. А. Шефова, которая позволяет иначе взглянуть на эпоху трагических событий в истории России. В ней фактически впервые в научный оборот вводятся материалы, связанные с деятельностью «пятой колонны» — российской компрадорской буржуазии, массово поддерживаемой западными политическими и экономическими кругами, материалы, свидетельствующие о системном разложении российского императорского сословного общества.

Деятельность значительной части российской буржуазии, не имеющей национально ориентированных интересов, в период Первой мировой войны была направлена в первую очередь лишь на извлечение максимальной прибыли из военных поставок и будущей смены политического режима. При этом стоит отметить, что страшный раскол в самых верхах российской империи царил с конца девятнадцатого века. Именно тогда, после восшествия на престол Николая Второго, фактически образовались два противостоящих друг другу императорских двора: двор вдовствующей императрицы, где сосредоточилась основная масса высшего родовитого дворянства, и двор ее сына — венчанного на царство в 1896 году императора. Такой раскол в высшем дворянском сословии, призванном обеспечивать стабильность империи, должен был привести и в конце концов привел к страшным социальным, политическим и экономическим потрясениям.

Впрочем, эта тема остается за рамками статьи, как и не рассматривается в ней вопрос массовой гибели многих тысяч представителей русского дворянства на полях Первой мировой войны. Главная задача этой работы — показать степень внутреннего разложения высших слоев русского общества, благодаря которому интересы государства, интересы выживания народа, собственное долгосрочное благополучие были принесены в жертву сиюминутной коммерческой выгоде, краткосрочному получению сверхприбыли, которая уже через считанные годы превратилась в ничто, а те, кто «зарабатывал» эти деньги, фактически потеряли всё. Они стали либо нищими на Западе, либо преследуемыми и презираемыми изгоями в Советской России. Впрочем, многие из них не пережили революцию и кровопролитную Гражданскую войну.

Сегодня, изучая опыт «оранжевых» революций, можно прийти к выводу, что российская история 1917 года мало чему научила вновь сформировавшуюся, постсоветскую буржуазию. Надежды на то, что удастся еще год, два, пять изымать из той или иной страны бешеную ренту, приводят лишь к следующему. Успешно вывезенный за границы своих стран капитал подлежит экспроприации (Кипр) или перераспределению (новое законодательство Великобритании по налогообложению иностранного капитала). При этом надеяться на защиту собственного капитала со стороны официальных властей родного государства новая буржуазия также не может, поскольку основная масса этих денег была получена по нелегальным либо «серым» схемам.

Всё это уже однажды пережила Россия в 1917 году. Последствия социального эксперимента, запущенного частью российской буржуазии, оказались поистине катастрофичными. Причем на родине у нее перспектив после победы Социалистической революции не осталось никаких. А на Западе ни один из бежавших капиталистов не смог организовать бизнес, сопоставимый по эффективности с предыдущим российским. Эйфория избавления от «опеки» императорской России у национальной буржуазии развеялась достаточно быстро, а гигантская страна оказалась вовлечена в круговорот Гражданской войны, унесшей многие и многие человеческие жизни, и на десятилетия погрузилась в пучину новых социальных экспериментов, также стоивших огромных жертв и потерь. При этом ни частной собственности, ни частного капитала в новой России не сохранилось.

Представленная вниманию читателя альманаха статья ярко и доходчиво обрисовывает те условия, которые, будучи сформированными как внутри, так и извне государства, приводят к самым тяжелым политическим, экономическим и социальным последствиям, ввергают страну в нищету, калечат людские судьбы, влияют на жизнь нескольких поколений населения и ставят его на грань выживания. Мы уверены, что эта работа в полной мере поможет представить читателю весь ужас, сопутствующий уничтожению государственности в результате отказа от обеспечения национальных интересов в пользу иностранных. И вдумчивый читатель сможет сделать самостоятельные выводы из истории столетней давности, которые легко могут быть экстраполированы на события последних десятилетий.

Д. и. н., проф. С. В. Девятов

Революция элит и «мародеров тыла»

Блок сил, заинтересованных в устранении монархии, сложился в России задолго до Февральской революции 1917 года. Поместное дворянство после Столыпинской реформы с опаской смотрело в будущее и не желало расширения народной опоры монархии. Либеральную интеллигенцию не устраивало самодержавие по причинам «идеологической несовместимости». Тесно связанная с ней часть крупной буржуазии претендовала на рост политического влияния, дававшего новые источники доходов. Уничтожения монархии добивались и социал-демократы с эсерами, отражавшие настроения основной части населения. Политики же стран Антанты предпочитали иметь дело не с самодержавием, а с более близкой и лояльной им (в частности, на переговорах о послевоенном мире) системой правления.

Основным препятствием на пути этих различных сил оставалась верховная власть в лице императора Николая Второго. И когда она под влиянием военных неудач и хозяйственных неурядиц столкнулась с затруднениями, оппозиция не преминула этим воспользоваться. Весь вопрос заключался в том, кто станет силой, способной осуществить переворот.

К концу 1916 года наиболее мощным сектором российской фронды в финансовом и организационном плане являлась либеральная оппозиция, включавшая представителей земств и буржуазии. Она опиралась на разветвленную сеть учреждений Земгора и Военно-промышленных комитетов (ВПК). Земгор (Главный по снабжению армии комитет Всероссийских земского и городского союзов) возник в 1915 году как объединенный комитет двух общественных организаций: Всероссийского земского союза помощи больным и раненым воинам и Всероссийского союза городов. Его учреждения работали на базе земств и городских дум. Параллельно действовали военно-промышленные комитеты — организации предпринимателей, созданные с целью мобилизации промышленности для нужд фронта. Земгор и ВПК помогали государству в деле военного производства и снабжения армии, являясь структурами по выполнению и распределению гособоронзаказов. Реально же эти организации наживались на заказах, которые поставлялись в армию с накруткой цены в сто и более процентов.

Земгор и ВПК стали центрами формирования дельцов нового типа — «вдохновителей всероссийской спекуляции» (по выражению старшины Московского биржевого комитета А. Н. Найденова), быстро сколотивших огромные состояния на товарном дефиците и поставках в армию. В то время их называли «мародерами тыла». Среди персонажей, вызывавших раздражение и зависть обывателей умением устроиться в жизни, лидировали сотрудники Земгора, прозванные в народе «земгусарами». Не отставали от них и работники ВПК. К примеру, до Февральской революции они получили заказы от казны на сумму около 400 миллионов рублей, однако выполнили менее половины. Куда ушли остальные 200 миллионов, можно лишь догадываться.

Руководили этими организациями видные деятели либеральной оппозиции. Земгор возглавлял князь Г. Е. Львов. Центральный ВПК — октябрист А. И. Гучков. Оба они — знаковые фигуры Февральской революции. Гучков 2 марта 1917-го прибудет к царю с проектом манифеста об отречении от престола, а князь Львов одновременно возглавит первое Временное правительство.

 Оживление либеральной оппозиции произошло в конце 1916 года после обострения отношений крупных предпринимателей с государством, когда руководство страны отказалось размещать солидные военные заказы на предприятиях частных монополий. К такому шагу власть вынудили неуемные запросы заводчиков. По свидетельству начальника Главного артиллерийского управления А. А. Маниковского, частники по сравнению с госпредприятиями более чем в два раза завысили цены на свою продукцию. Скорее всего, именно отказ в столь лакомом куске придал решимости «мародерам тыла», работавшим не столько на победу, сколько на собственное обогащение.

Подобная решимость совпала с ростом заинтересованности союзных держав в поддержке российской оппозиции. Тех серьезно тревожила замена царем англофила С. Д. Сазонова германофилом Б. В. Штюрмером на посту министра иностранных дел. С этой рокировкой связывалась возможность заключения сепаратного мира между Россией и Германией.

В этот период посольство Великобритании в России, располагавшееся в Санкт-Петербурге, стало своеобразной Меккой либеральной оппозиции, а английский посол Дж. Бьюкенен даже приобрел кличку «некоронованного короля России».

По воспоминаниям тесно вращавшейся в этих кругах княгини О. В. Палей, «английское посольство… сделалось очагом пропаганды. Либералы — князь Львов, Милюков, Родзянко, Маклаков, Гучков и так далее — постоянно его посещали. Именно в английском посольстве было решено отказаться от легальных путей и вступить на путь революции».

Дестабилизировать ситуацию и вызвать народные волнения для оппозиции, имевшей информационные и хозяйственные рычаги влияния через прессу, Земгор и ВПК, не составило особого труда. В прессе и Госдуме развернулась активная критика правительства. В феврале в столице начались перебои в снабжении хлебом, которые спровоцировали беспорядки. Рост недовольства определяло и попустительство самой власти, не сумевшей навести должный порядок в тылу.

Оппозиция получила поддержку у руководства армией. В ходе февральских беспорядков за отречение царя высказался высший генералитет — командующие фронтами (генералы Н. В. Рузский, А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, К. В. Сахаров, великий князь Николай Николаевич), начштаба Ставки генерал М. В. Алексеев, командующий Балтийским флотом вице- адмирал А. И. Непенин. Так Николай Второй столкнулся с переворотом в тылу, поддержанным руководством основных силовых структур — армии и флота.

Но главным ударом для царя оказалась измена ближайшего окружения. В критические дни февраля на сторону оппозиции перешел Гвардейский экипаж во главе с двоюродным братом Николая Второго — великим князем Кириллом Владимировичем. По свидетельству генерала П. А. Половцева: «Появление великого князя под красным флагом было понято как отказ императорской фамилии от борьбы за свои прерогативы и как признание факта революции». Кстати, выход на сцену Гвардии символизировал преемственность с дворцовыми переворотами прошлых веков. То, что не удалось Гвардейскому экипажу, поддержавшему выступление декабристов (1825), почти столетие спустя совершили его последователи.

Режиссура февральских событий отчасти напоминала русскую смуту при Борисе Годунове, когда верхи (боярская оппозиция) «заквасили» поддержанное за рубежом антиправительственное движение, в которое оказалось втянуто население. Только теперь вместо проекта «царевич Дмитрий» появился проект «царевич Алексей», которым планировалось заменить Николая Второго, дабы придать легитимность перевороту. Однако его организаторы еще хуже, чем предшественники, разбирались в обществе, которое собирались возглавить.

Дело сразу пошло не по задуманному сценарию. В отличие от Лжедмитрия I, страстно желавшего власти, предназначенный на роль царя двенадцатилетний мальчик подобным рвением никак не отличался. Не устроил такой сценарий и его отца, прекрасно понимавшего, что больному гемофилией ребенку уготована участь послушной куклы и более чем вероятной жертвы чужих «художеств». И когда к Николаю II явились депутаты Госдумы А. И. Гучков и В. В. Шульгин с предложением передать престол наследнику, царь отрекся от власти за себя и сына. Тем самым он устранился от участия во внутреннем конфликте, предоставив подданным самим решать свое будущее. Как те распорядились полученным демократическим выбором, показали дальнейшие события.

Кстати, о подобной революционной перспективе царю ровно за три года до описываемых событий докладывал в аналитической записке бывший министр иностранных дел Российской империи П. Н. Дурново. Царский сановник, оказавшийся редким провидцем, делал вывод, что вступление России в мировую войну в конечном итоге приведет к революции и анархии внутри страны. «Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованной, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению», — таким видел будущее Дурново. Он считал, что война не отвечает интересам России, пагубна для династии и нужна лишь англо-французскому блоку для сохранения мирового лидерства и ослабления своего главного конкурента — Германии, в том числе за счет российского ресурса.

• министр иностранных дел Российской империи П. Н. Дурново

Однако давление со стороны Парижа и Лондона, их мощных лоббистов внутри страны (политиков, заводчиков, банкиров), тесно связанных с англо-французским капиталом, оказалось сильнее здравого смысла. Как говорится, нет пророков в своем Отечестве…

Зато в Отечестве нашлись силы, затеявшие в военное время крайне рискованный социальный эксперимент. Больше до такого не додумались ни в одной из стран-участниц мирового конфликта. Нигде не наблюдалось такого безответственного раскола в верхах общества, где борьба за власть превалировала над задачами национальной обороны.

И Первую мировую Россия проиграла прежде всего не на фронте, а в тылу, где окопались не «немецкие шпионы» и даже не «пятая колонна», а обычные мародеры, для которых «война — мать родна».

Отсутствие легитимной ширмы после отречения царя не смутило организаторов переворота, уже сформировавших новый орган государственной власти — Временное правительство. Само его создание уже говорит в пользу того, что деятели Февраля шли путем традиционного в России заговора и дворцового переворота. В европейских странах революционным центром становились легитимно избранные органы. Например, Учредительное собрание во Франции. В России ее Государственная дума (442 депутата) фактически самоустранилась от февральских событий, так и не став революционным парламентом.

Правительство сформировал так называемый Временный комитет Госдумы, никем в стране на это не уполномоченный. Это был скорее самозваный кружок из двенадцати человек, пятеро из которых в это правительство сразу и вошли. И когда 2 марта кадет П. Н. Милюков объявил в Таврическом дворце «разношерстной толпе» о создании Временного правительства, то на выкрик из зала «Кто вас выбирал?» ему пришлось ответить звонкой нелепицей: «Нас выбрала русская революция!» Правда, известный российский либерал не добавил, что накануне Временный комитет Госдумы де-факто признали Англия и Франция. Но, видимо, Павлу Николаевичу приятнее было ощущать себя избранником русской революции, нежели выразителем интересов иностранных держав.

«Выбирала», кстати, русская революция своеобразно. В первом Временном правительстве практически не оказалось представителей революционных партий (эсеров, меньшевиков, большевиков). Для них стремительная смена режима стала неожиданной. К примеру, лидеры большевиков тогда находились в ссылке или в эмиграции.

Состав данного правительства свидетельствует, в том числе, и о движущих силах Февральской революции. В него входили: председатель — князь Г. Е. Львов, министры — П. Н. Милюков (кадет), А. И. Гучков (октябрист), Н. В. Некрасов (кадет), А. И. Коновалов (прогрессист), М. И. Терещенко (внепартийный), А. А. Мануйлов (кадет), А. И. Шингарев (кадет), А. Ф. Керенский (с марта — эсер), обер-прокурор Синода — В. Н. Львов (центрист), государственный контролер — И. В. Годнев (октябрист). В основном, это были представители аристократии, верхов буржуазии и интеллигенции.

• Генерал Л. Г. Корнилов

Эти деятели были тесно связаны не только с российским, но и с западным капиталом. Например, первым клиентом открытого в Петрограде 2 января 1917 года отделения американского «Нейшнл Сити-банка» стал заговорщик, банкир и сахарозаводчик М. И. Терещенко (будущий министр финансов, а затем иностранных дел Временного правительства). Он получил огромный по тем временам кредит в 100 тысяч долларов. По мнению исследователя русско-американских финансовых отношений С. Л. Ткаченко, этот кредит был уникален — без указания цели, обеспечения и условий погашения. Нелишне напомнить, что при Временном правительстве США были основными кредиторами и поставщиками России.

Показательна быстрота признания де-юре новой российской власти западными демократиями. Первыми ее уже через неделю признали Соединённые Штаты. «Это был абсолютный временной рекорд для кабельной связи и для работы американского механизма внешних сношений», — отмечал известный американист А. И. Уткин. Через день такой же шаг сделали Франция, Англия и Италия.

Зависимое от союзников Временное правительство уже летом выдвинуло тезис об отказе от территориальных приобретений. Это освобождало Париж и Лондон от гарантий, данных царской России, в частности об ее контроле над черноморскими проливами. Для союзников это было гораздо важнее, чем становление российской демократии.

В известном смысле, февральский механизм стал предтечей технологий так называемых «цветных революций», разваливших Советский Союз и все еще сотрясающих его бывшее пространство. Их черты: дискредитация власти в СМИ и выступлениях известных людей, создание широкого протестного движения, образование вакуума власти в ситуации «управляемого хаоса», вынуждение группой активистов (политиков, военных) к отставке руководства страны под давлением массовых протестов, поддержка переворота западными демократиями, в том числе для его легитимизации.

Но, как это и случается с «проектными» революциями, тогда, в феврале 1917-го, «проект» вырвался из рук создателей и начал жить самостоятельной жизнью. Оказалось, что вышедшая на улицы народная массовка вовсе не собирается расходиться по окончании спектакля, а имеет свои, весьма отличные от режиссеров интересы. Ситуация отчасти напоминала историю с заговором верховников в феврале 1730 года. Тогда сценарий с зависимой от высшей знати императрицей Анной Иоанновной сорвали широкие слои дворянства, которые не пожелали власти «верховных господ». В феврале — марте 1917-го роль барьера для устремлений верхов общества выполнили Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, составивших противовес Временному правительству.

Правда, в отличие от февральских событий 1730 года ни та, ни другая стороны не имели легитимной фигуры или сильного лидера, способного перетянуть чашу весов. Но Временное правительство оказалось в более проигрышном положении. Теперь ему пришлось отвечать за страну и обеспечивать баланс общественных интересов в ситуации, когда никто не хотел уступать. Довольно скоро выяснилось, что могущественные в критике царского режима прежние оппозиционеры беспомощны в управлении государством. Более того, они затеяли в военное время широкое реформирование. Ни одно германское наступление не дестабилизировало так обстановку в стране, как их реформаторская деятельность.

Совершив переворот, верхи также показали народу пример, как надо добиваться своих интересов. Февральская революция дала толчок эскалации насилия, которое низы признали в качестве наиболее верного пути решения социальных проблем. Так, министр земледелия Временного правительства В. М. Чернов вспоминал, как на сессии Главного земельного комитета крестьяне высказывались на тему созыва Учредительного собрания: «Они всё толкуют об Учредительном собрании. Небось, Николашку свергли без всякого Учредительного собрания; почему бы и нам не стереть помещиков с лица земли тоже без него?» Словом, вопрос в низах стоял так: «Им можно, а почему нам нельзя?» Следствием Февраля стали радикализация населения и его правовой нигилизм. Кроме того, утрата прежней властью легитимности и снос старого порядка создали правовые условия для сепаратистских движений, то есть возникновения у соответствующих территорий и народов прав на самоопределение в новых образовавшихся реалиях.

Впрочем, ситуация пока еще «управляемого хаоса» вполне устраивала «мародеров тыла», поскольку позволяла им успешно решать свои задачи: бесконтрольно повышать цены, проворачивать спекулятивные сделки и переправлять деньги за границу, в том числе через филиалы иностранных банков. Для имущих классов открывалась удобная возможность отказываться от обременений, наложенных на них государством. Так, заводчики резко сократили выплату налогов в казну. По сравнению с 1916 годом внесение поземельного налога сократилось на 32 %, а налога с городских недвижимых имуществ — на 42 %.

Тем не менее обострение ситуации и претензии на власть радикальной партии большевиков вынудили «верховников» 1917-го искать фигуру на роль всероссийского диктатора, которому предстояло усмирить разбушевавшуюся стихию. Кандидатом стал генерал Л. Г. Корнилов, назначенный в июле главой второго коалиционного правительства А. Ф. Керенским на пост Верховного главнокомандующего. В характеристиках его бывших начальников — генералов Е. И. Мартынова и А. А. Брусилова он предстает храбрым честолюбивым человеком, без широкого кругозора.

Ставка на Корнилова определялась его лояльностью новой власти. Утвержденный в начале марта на пост командующего Петроградским военным округом, этот генерал сразу присягнул Временному правительству и арестовал Николая II. При этом Корнилов не имел внятной для масс социальной программы. Он ничего не выдвигал, кроме идей наведения в стране железной дисциплины. Впрочем, те, кто выталкивал его в лидеры, другого и не требовали.

Слепленный впопыхах, этот очередной верхушечный проект не имел серьезной опоры в обществе. За этим генералом не стояло массовой политической силы, а его «дисциплинарная» программа срывала аплодисменты узкого круга торгово-промышленной и офицерской среды. Данный лидер не был востребован основной частью населения, которое еще не дошло до состояния, когда нужен порядок любой ценой.

Летом 1917 года народные массы и армия желали не столько «железной дисциплины», сколько исполнения своих основных чаяний: прекращения бесцельной для них войны, получения земли, а заодно и всеобщего передела. Ширились также национальные движения, требовавшие государственной самостоятельности. Корнилов с его кругозором и отсутствием общественно значимых идей не мог стать всероссийским лидером. Реальной же силы, способной обуздать русскую вооруженную стихию без выполнения ее требований, в тот момент в России попросту не имелось.

Когда настало время действовать, то в августовские дни корниловского мятежа его руководитель просидел в Ставке, в Могилеве, фактически ожидая развития событий и пикируясь по телеграфу с Керенским во взаимных обвинениях. По завершении этой виртуальной склоки между «детьми Февраля» Верховный главнокомандующий позволил себя арестовать и отправился в тюрьму. Он так и остался человеком чей-то несбывшейся надежды, что придает подобным личностям некий ореол. Его гибель в апреле 1918 года под Екатеринодаром лишь усилила образ человека-легенды, который мог спасти страну от разразившегося хаоса.

На самом деле, тогда, в августе 1917-го реальный Корнилов, в отличие от его пиар-двойника, просто оказался морально не готов к той титанической роли, которую на него взваливали. Впрочем, нежелание брать на себя ответственность, ограниченность, стремление, чтобы все сделал кто-то другой, отличали и заказчиков проектов «Алексей» и «Корнилов». Они готовили временный «управляемый хаос». А сорвали с места лавину, которая затем смела и их самих. Разбираться со всем этим пришлось уже другим деятелям.

С. Девятов, Н. А. Шефов