Часть 4
Для официально безумного этот молодой человек вёл крайне активную научную и социальную жизнь, о чём свидетельствуют его свершения. В ссылке Николай Константинович Романов отправился вместе с экспедицией в пустыню Кара-Кум, результатом этого похода явился труд, представленный географическому обществу. В жизни принца была надежда, что Александр II помилует его и вернёт домой.
Вечером 19 апреля профессор Балинский явился на станцию Варшавской железной дороги. Император Александр II убывал за границу, и на беседу с медиком у него было всего несколько минут. Впрочем, долго докладывать было особо не о чем. Врач сообщил, что признает племянника государя действительно больным и считает нужным устроить медицинское наблюдение над состоянием его здоровья. Собственно, это было то, что и желал услышать император. Удовлетворенно кивнув, он повелел составить инструкцию о порядке лечения и наблюдения за больным и еженедельно посылать ему бюллетени о состоянии здоровья царственного пациента. А также распорядился назначить надёжного врача для постоянного пребывания при его особе. Ответственными за состояние здоровья молодого человека Александр II назначил лейб-медика Н. Здекауера и всё того же профессора И. М. Балинского.
20 апреля инструкция была составлена. Её авторами были помощник шефа жандармов и управляющий III Отделением его императорского величества канцелярии генерал-адъютант граф Н. В. Левашов, князь Э. Э. Ухтомский и профессор И. М. Балинский. Жандарм, журналист и медик. В тот же день Николаю Константиновичу была объявлена воля царя, которую тот выслушал совершенно спокойно. Никакого желания спорить с уважаемыми лицами у «больного» не наблюдалось. Вскоре был подобран и врач.
В это же время в режиме полной секретности велись переговоры с Фанни Лир о сумме, за которую она согласилась бы уступить обязательство великого князя на сто тысяч рублей и его духовную — всё то, что она передала на хранение в американское посольство. Американка не собиралась отдавать столь важные бумаги без боя, но при этом она отлично понимала, что не в её положении спорить со столь могущественным противником. К тому же император вовремя распорядился выполнить все обязательства великого князя. Так что Фанни Лир уступила. Как впоследствии она писала в своих мемуарах, она «согласилась получить только половину вышеназванной суммы».
Ну, а дальше медицина под руку с властью отправились по длинному, но вполне понятному им пути. Объявить человека сумасшедшим, особенно принца императорской крови, даже если на то есть благосклонное согласие самого государя, — не так-то просто. Медицинское освидетельствование необходимо официально узаконить, нужно разработать план лечения больного и обязательно претворить его в жизнь. Специально созванное совещание во главе с министром императорского двора графом Александром Владимировичем Адлербергом должно было юридически оформить официальное безумие Николая Константиновича и определить его дальнейшую судьбу. Юридическая оценка событий апреля 1874 года определяла, что назвать поступок принца «похищением в смысле уголовном» нельзя, и это «заставляет признать этот поступок действием бессознательным, плодом болезненного расстройства ума». Поэтому он подлежал лечению.
Медики, имевшие право совещательного голоса, тут же рекомендовали «поместить его высочество в южном климате России, где такие физические болезни удобнее подлечиваются». Они добавили, что для успешного лечения необходимо дать умственное занятие его высочеству. Например, поручить его управлению обширную ферму, где он мог бы жить в гармонии с природой, заниматься пчеловодством, шелководством, скотоводством и опытами... Кроме этого, неплохо было бы приставить к молодому человеку священника, способного благотворно влиять на несчастную душу.
Совещание, в целом, с рекомендациями медиков согласилось. Вот только идею помещения больного на юге России министр императорского двора Адлерберг назвал «неудобной и неосуществимой». Даже ему было понятно, что это слишком похоже на ссылку. Потому в результате некоторых дебатов было решено приискать имение в одной из губерний средней полосы России.
В конце концов, на свет появился Высочайший указ, подписанный Александром II 11 декабря 1874 года. В нем излагалась официальная версия скандала, а также сообщалось, что путём освидетельствования было установлено: его императорское высочество великий князь Николай Константинович страдает расстройством умственных способностей и не может сознательно располагать своими действиями. А затем следовало повеление, больше похожее на приговор, определивший всю дальнейшую судьбу Николая Константиновича, – учредить над ним опеку, и опеке этой действовать на основании данных императором указаний.
Распоряжения были реализованы незамедлительно, и с этого момента и на протяжении четырёх десятилетий жизнь опального принца была связана с жёстким надзором. Персональная ответственность за него была возложена на министра внутренних дел. Бриллиантовая звезда относительно небольшой стоимости на фоне состояния всей семьи вдруг стала звездой, осветившей ему путь в изгнание. Чудовищная несоразмерность поступка и наказания, нежелание окружающих разобраться в причинах этой кражи и если лечить человека, то без принуждения и высылки, остались на совести его судий.
Как сложилась дальнейшая судьба великого князя Николая Константиновича Романова? Вне зависимости от условий существования, мест содержания, интересов и спутников она так и осталась бесконечной ссылкой… Её можно условно разделить на три этапа, но суть от этого, конечно, не меняется.
Первая ссылка продолжалась с 1875 по 1881 год. Ещё в самом начале своего вынужденного «лечения» Николай Константинович написал три записки, озаглавленные: «Из записок нравственно и нервно расстроенного человека». Они сразу стали широко известны и придали этому делу некую политическую окраску. «Безумен я или я преступник? — писал несчастный принц. — Если я преступник, судите и осудите меня. Если я безумен, то лечите меня, но только дайте мне луч надежды на то, что я снова когда-нибудь увижу жизнь и свободу! То, что вы делаете, – жестоко и бесчеловечно».
Эти записки широко обсуждались в Петербурге, давая всё новые поводы для беспокойства правящей династии, старавшейся замять постыдную историю, и даже попали в революционную печать. Легко понять, что они не только не облегчили судьбу изгнанника – они ускорили предполагаемый финал. Ни о какой человечности в условиях назревавшего политического кризиса и речи идти не могло. Любящая родня была готова на что угодно, лишь бы сбагрить «больного» с глаз долой.
После решения о высылке великого князя Николу в сопровождении генерал-лейтенанта Генерального штаба Витковского и врача Тимофеевского отправили в Оренбург, затем перевели в Крым. За ним тщательно наблюдали и пытались лечить. Николай Константинович через день получал «сеансы электричества», известно, что на 14 апреля 1877 года ему было сделано пятьдесят четыре сеанса. Всё остальное время ему не досаждали, да и незачем было ему досаждать. Он читал газеты, спал до обеда, катался в экипаже, делал гимнастические упражнения на параллельных брусьях и даже писал записку «об отношениях императора Павла I к боярству». Пытливый и творческий ум не давал молодому человеку без конца прозябать в праздности. К 1876 году им была составлена записка «Сравнение Оренбургского и Екатерининского направлений Среднеазиатской железной дороги». В тексте записки чувствовалась хорошая школа Генерального штаба. Автор подчёркивал: «Возможность достигнуть многих выгод, политических, стратегических и торговых, проведением дороги по прямому направлению зависела от доступности пустыни Кара-кум».
И чтобы решить этот вопрос, Николай Константинович лично предпринял исследования в этой пустыне. Полученные данные были представлены на рассмотрение Оренбургского отдела Императорского географического общества в виде брошюры «Пески Кара-кум по отношению к Среднеазиатской железной дороге», которая была подписана «Флигель-адъютант генерального штаба полковник Николай». В этой работе он пришел к выводу, что железная дорога, которая должна связать Среднюю Азию с Россией, должна проходить только через Оренбург на Ташкент.
Однако при этом Николай Константинович не давал забыть о себе и продолжал держать в тонусе родню, преподнося новые сюрпризы. В июне 1878 года пришлось вновь созывать особое совещание, поводом для которого стало тайное венчание великого князя. В феврале месяце опальный принц тайно сочетался браком с некой девицей Дрейер, дочерью оренбургского полицмейстера, ухитрившись обманным образом сделать подложную подпись и выдать себя за какого-то отставного полковника…
Сюрприз удался на славу. Александр II был крайне озабочен решением вопроса, как поступить в таком случае: то ли смотреть на великого князя как на сумасшедшего на основании прежнего акта, то ли поступить с ним по всей строгости закона? Никому и в голову не пришло, что изгнанник, как и любой человек на земле, мог просто хотеть семейного счастья, желал попробовать найти себя в этом и жить рядом с человеком, которого он выбрал сам, а не которого приставила к нему заботливая родня.
А родня не собиралась оставлять эту историю без внимания. Было решено, что брак великого князя, согласно существующему закону, быть признан не может и официально расторгается. Однако следом встал вопрос: как поступить с самим Николаем Константиновичем? Рассерженный император полагал лишить его звания флигель-адъютанта, но совещание высказало мнение, что такое распоряжение будет явной карательной мерой и оскорблением. Зачем же возбуждать общественное мнение, если можно всё то же самое сделать с умом и без скандала?.. Ведь если смотреть на провинившегося как на психически больного, то его можно просто уволить со службы. Сумасшедшим в российской армии не место. А затем поставить в положение человека, требующего постоянного ухода и лечения. Любопытен цинизм, с которым участники совещания подошли к этому вопросу. Ни у кого не имелось и тени сомнения в действительном состоянии здоровья Николая Константиновича! Его «психическая болезнь» рассматривалась только как средство для решения щекотливых проблем, связанных с сохранением престижа правящей династии.
Николая Константиновича перевели на новое место жительства – в город Самару и оставили в покое. И совершенно правильно поступили, потому что некоторое время опальный родственник был тише воды и ниже травы. Он спокойно жил, занимался научными изысканиями. И непонятно было, кто более доволен сложившейся ситуацией. То ли родня, вздохнувшая спокойно и попытавшаяся забыть его, как дурной сон, то ли сам принц, замученный пристальным вниманием заботливой семьи.
Так или иначе, но спустя некоторое время по ходатайству отца в Самару для личного освидетельствования принца были вновь направлены врачи-психиатры. Для Константина Николаевича, несчастного отца, Никола по-прежнему оставался сыном, и он, конечно, пытался всеми способами облегчить принцу жизнь. Он планомерно работал над этим вопросом и убедил-таки своего царственного брата, что шестилетняя ссылка его ребёнка – вполне достаточное наказание за совершенный проступок. И государь дал добро на повторное освидетельствование. После этого осмотра Александр II принял решение о переводе опального племянника под Петербург, в имение «Пустынька» рядом с деревней Саблино, находившееся всего в часе езды от Николаевского вокзала.
И вот Никола в конце ноября 1880 года перебрался поближе к семейному очагу в надежде, что спустя какое-то время его все-таки простят, и он вернется, наконец, домой. В этом имении его навещали младший брат Дмитрий Константинович, который не отвернулся от него, несмотря ни на что, и профессор Балинский. Причём принц не только принимал гостей, но и занимался разработкой очередной записки о Среднеазиатской железной дороге. Судя по этому переезду, Александр II собирался помиловать своего непутёвого родственника. Скорее всего, это было связано с изменениями в личной жизни самого императора, жившего на две семьи, в результате чего он стал терпимее относиться к грехам ближайшего окружения. Да и шестилетняя ссылка в какой-то мере искупала прегрешения.
С. Девятов, И. Зимин, Б. Кузькин, Е. Рычкова